Прекрасная бронзовая фигура Ирины исчезла из виду, но голос ее я слышал великолепно. Похоже, происходило нечто вроде сдержанной семейной сцены. Проявившая такое трогательное участие к судьбе незнакомца (то есть меня), попавшего в сети международного преступного синдиката, она сейчас выговаривала Андрею за то же самое.

Ирина говорила о превратившейся уже в дурную привычку манере бросаться на помощь кому ни попадя, не представляя, чем это кончится, а он отвечал, что никуда не деться, раз так сложилось, и больше, чем править мирами и народами, ему нравится изображать из себя Гарун-аль-Рашида, причем не настоящего, исторического, а сказочного, а если это ей кажется глупым, то пусть она подумает, с кем бы вела подобные беседы, не будь у него такой дурной привычки…

Стараясь не зашуметь, я тихо вернулся в свою каюту, попытался сообразить, какой смысл несут эти слова, но информации было явно недостаточно, да вдобавок перед глазами стояло «прекрасное видение». Я в конце концов заснул, а утром никак не мог понять, было это на самом деле или все же приснилось. Редкий, замечу, случай, обычно сон от яви отличить нетрудно, а тут случилось именно так. Может быть, оттого, что за ночь Ирина снилась мне несколько раз, в том числе в сюжетах настолько откровенно эротических, что уж они-то явью быть не могли ни в коем случае, но в итоге все запуталось окончательно. Да и дела с утра сразу же завязались настолько крутые, что не до теорий было.

А теперь вот давний разговор великолепно лег в общую мозаику…

…Нет, надо сначала привести всю имеющуюся информацию в систему, а потом двигаться дальше. И сделать это прямо сейчас, чтобы утром, при встрече с Новиковым (если она вообще состоится), быть во всеоружии. Так, тут же подумалось мне, а откуда вот эта идея — «если встреча состоится». Есть основание предполагать иное?

Я привык полностью доверять своей интуиции. Она меня никогда не подводила, напротив, уберегала от многих серьезных неприятностей. И в космосе, и на Земле. Да вот хотя бы и последняя история с Паниным и пресловутым «фактором Т».

Но сейчас-то? Самая простая, однажды уже отвергнутая, но не забытая, внешне крайне абсурдная гипотеза — Новиков все же сообщник Панина или кого-то из его банды. Умный, симпатичный, умеющий располагать к себе авантюрист. Они увидели, что попытка захватить Аллу вместе со всеми материалами, посвященными секрету производства препарата, обеспечивающего (возможно) неограниченную продолжительность жизни с гарантией от любых несчастных случаев, провалилась, вот и спланировали столь хитрую и нетривиальную операцию.

Заманили нас с Аллой на эту таинственную базу на краю света и теперь имеют возможности и время, чтобы выманить (или выколотить из нас) тайну. А все остальное — тонкая инсценировка, включая бой с торпедными катерами и изящные хронофилософические построения Андрея.

Так, причуды мастера, кружевная вязь миттельшпиля и эндшпиля, хотя партия выиграна еще в дебюте.

Классная, между прочим, завязка детектива, для пущей интриги замаскированного под фантастический роман.

Имея привычку не отметать с ходу любую гипотезу, даже самую на вид бредовую, я все же решил оставить эту на крайний случай, а пока поискать нечто более реалистическое.

Смешно, между прочим, у меня получается. Я, значит, уже подсознательно решил, что вариант с умным, изобретательным тайным агентом менее правдоподобен, чем идея о существовании параллельных миров и свободных перемещениях по времени в любую сторону. Полсотни лет все лучшие умы Земли бьются над совершенствованием хроноквантовых двигателей, довели их до такой степени сложности, что путешествие на противоположный спиральный рукав Галактики занимает максимум полгода чистого полетного времени, и даже теоретически не подступились к возможности создания «машины времени» в буквальном, уэллсовском смысле.

Хотя… Вот из-за этого «хотя» я и поверил Новикову, а не всем Академиям наук вместе взятым.

Артур. Я с ним познакомился на три недели раньше, чем с Новиковым, и этот самый Артур со товарищи, в число которых входила и Алла, сумели осуществить практическое перемещение во времени живого биологического объекта. Просто они ткнули наугад в том направлении, куда никому до них в голову не приходило. Хотя ребята в той группе были наверняка гениальные, мир их праху, и на их фоне прочие академики выглядят навроде тех парней из анекдота: «Что, машина не едет? — Не едет. — А ты фары протер? — Протер. — Лобовое стекло протер? — Протер. — Скаты попинал? — Попинал. — И не едет? — Нет. — Ну, тогда я не знаю». Так и с хроноквантовой теорией. А Новиков ведь человек вообще из параллельного мира, и там давным-давно кто-нибудь мог сообразить открыть капот, заправить топливом бак или поправить клемму на аккумуляторе.

Значит, принимаем гипотезу, что Новиков сообщил мне чистую правду о себе и своем мире.

Тогда совершенно в ином свете предстает наша с ним ночная беседа в кают-компании «Призрака».

А о чем мы тогда говорили, если вспомнить не только канву, но и самые незначительные на первый взгляд детали?

Мы, значит, беседовали о труде профессора Фолсома «Феноменология альтернативной истории».

В чем там суть? Людей испокон веку интересовали проблемы выбора жизненных путей, сопоставления реализованных и нереализованных вариантов собственных поступков, удавшейся или неудавшейся вследствие этого судьбы. Кто-то, как бы не Бернард Шоу, однажды сказал: «Каждому из нас судьба однажды стучится в двери, но чаще всего мы в это время сидим в ближайшем кабачке».

То же самое касается судеб целых стран, народов, всего в конце концов человечества.

Первым, если я не ошибаюсь, понятие альтернативной истории сформулировал давным-давно историк Тойнби, работавший, кстати, именно в те годы, где я сейчас оказался. Фолсом же пошел от противного. Читателям, впрочем, это в основном и понравилось.

Отдав дань затертой сотнями популяризаторов теории параллельных реальностей, автор сделал вывод об их принципиальной невозможности в нормальном материальном мире. Что, впрочем, следовало уже из названия книги, ибо термин «феноменология» и предполагает разговор о чем-то существующем или могущем существовать исключительно в сфере чистого разума, как бы эманация мыслящего субъекта. Тут, правда, на мой взгляд, возникал парадокс, который автор обозначил, но предпочел почему-то не развивать.

Зато, утверждая, что факт существования или несуществования подавляющего большинства жителей Земли абсолютно безразличен так называемой истории (с этим, как и со всякой банальностью, мне было очень легко согласиться), Фолсом идет дальше и пишет, что так же безразлично для истории и присутствие в ней личностей «великих». Не повторяя впрямую марксистской точки зрения, философ приходит к почти аналогичному выводу — мол, каждая «великая» историческая фигура одновременно является не только катализатором, но и ингибитором происходящих в обществе процессов, а в итоге выходит так, что, с формальной точки зрения, означенная личность как бы и вообще не существует в качестве субъекта истории. Условно говоря, тот же Наполеон мог бы вообще не родиться на свет, все равно лет через пятьдесят-сто Франция пришла бы к неотличимому аналогу Второй республики, с тем же общественным устройством, уровнем развития экономики и так далее. Ну а что при этом в ней несколько миллионов конкретных личностей не родилось бы и примерно столько же не погибло в сражениях — значения не имеет. Разве что лично для них самих это представляло бы какой-то интерес, но, не зная о том, предопределено им жить или нет, при другом повороте сюжета они не имеют оснований радоваться или обижаться в любом из рассмотренных вариантов.